| Сегодня — понедельник, 19 ноября 2018 г. |
|
| Моя королева Dankor 11:51:03 |
 Просто mudaк |
Как кто-то говорил, только ленивый не отписался за "богемскую рапсодию".
Скажу так, мне очень вкатило на момент просмотра.
Что может быть лучше услышать и увидеть Меркури на большом экране?
Очень удивили актеры, в плане перевоплощение потрясающее.
Пару раз у меня накатывали слезки, я словил детские триггеры от песни We are the champions.
Но и есть моменты, которые мне не очень вкатили.
Идеализация героев и ситуаций. Ну, не поверю никогда в жизни, что так было в реальности.
Я просто не люблю все эти розовые фильтры в фильмах.
Фильм о ком-то должен быть откровенным перед зрителем, потому что откровенность цепляет.
Но, все равно меня трясло после просмотра. Это прям такой нехилый заряд энергии.
Пересматривать вряд ли буду.
Теперь раздражают ролики на ютубе.
Раньше хоть пишешь квин и спокойно музыку слушаешь, а сейчас начинается "почему я не люблю квин и меркури"
Да кого,блять, ебет, почему ты его не любишь?
Роздражает.
Категории: Кинцо, Queen |
| | |
| Вчера — воскресенье, 18 ноября 2018 г. |
|
| 104. солнце улыбается нам в сообществе 20:30:17 |
 | О'Генри. Дары волхвов.
Подробнее…
Один доллар восемьдесят семь центов. Это было все. Из них шестьдесят центов монетками по одному центу. За каждую из этих монеток пришлось торговаться с бакалейщиком, зеленщиком, мясником так, что даже уши горели от безмолвного неодобрения, которое вызывала подобная бережливость. Делла пересчитала три раза. Один доллар восемьдесят семь центов. А завтра рождество.
Единственное, что тут можно было сделать, это хлопнуться на старенькую кушетку и зареветь. Именно так Делла и поступила. Откуда напрашивается философский вывод, что жизнь состоит из слез, вздохов и улыбок, причем вздохи преобладают.
Пока хозяйка дома проходит все эти стадии, оглядим сам дом. Меблированная квартирка за восемь долларов в неделю. В обстановке не то чтобы вопиющая нищета, но скорее красноречиво молчащая бедность. Внизу, на парадной двери, ящик для писем, в щель которого не протиснулось бы ни одно письмо, и кнопка электрического звонка, из которой ни одному смертному не удалось бы выдавить ни звука. К сему присовокуплялась карточка с надписью: "М-р Джеймс Диллингхем Юнг". "Диллингхем" развернулось во всю длину в недавний период благосостояния, когда обладатель указанного имени получал тридцать долларов в неделю. Теперь, после того как этот доход понизился до двадцати долларов, буквы в слове "Диллингхем" потускнели, словно не на шутку задумавшись: а не сократиться ли им в скромное и непритязательное "Д"? Но когда мистер Джеймс Диллингхем Юнг приходил домой и поднимался к себе на верхний этаж, его неизменно встречал возглас: "Джим!" и нежные объятия миссис Джеймс Диллингхем Юнг, уже представленной вам под именем Деллы. А это, право же, очень мило.
Делла кончила плакать и прошлась пуховкой по щекам. Она теперь стояла у окна и уныло глядела на серую кошку, прогуливавшуюся по серому забору вдоль серого двора. Завтра рождество, а у нее только один доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Долгие месяцы она выгадывала буквально каждый цент, и вот все, чего она достигла. На двадцать долларов в неделю далеко не уедешь. Расходы оказались больше, чем она рассчитывала. С расходами всегда так бывает. Только доллар восемьдесят семь центов на подарок Джиму! Ее Джиму! Сколько радостных часов она провела, придумывая, что бы такое ему подарить к рождеству. Что-нибудь совсем особенное, редкостное, драгоценное, что-нибудь, хоть чуть-чуть достойное высокой чести принадлежать Джиму.
В простенке между окнами стояло трюмо. Вам никогда не приходилось смотреться в трюмо восьмидолларовой меблированной квартиры? Очень худой и очень подвижной человек может, наблюдая последовательную смену отражений в его узких створках, составить себе довольно точное представление о собственной внешности. Делле, которая была хрупкого сложения, удалось овладеть этим искусством.
Она вдруг отскочила от окна и бросилась к зеркалу. Глаза ее сверкали, но с лица за двадцать секунд сбежали краски. Быстрым движением она вытащила шпильки и распустила волосы.
Надо вам сказать, что у четы Джеймс. Диллингхем Юнг было два сокровища, составлявших предмет их гордости. Одно-золотые часы Джима, принадлежавшие его отцу и деду, другое-волосы Деллы. Если бы царица Савская проживала в доме напротив, Делла, помыв голову, непременно просушивала бы у окна распущенные волосы - специально для того, чтобы заставить померкнуть все наряды и украшения ее величества. Если бы царь Соломон служил в том же доме швейцаром и хранил в подвале все свои богатства, Джим, проходя мимо; всякий раз доставал бы часы из кармана - специально для того, чтобы увидеть, как он рвет на себе бороду от зависти.
И вот прекрасные волосы Деллы рассыпались, блестя и переливаясь, точно струи каштанового водопада. Они спускались ниже колен и плащом окутывали почти всю ее фигуру. Но она тотчас же, нервничая и торопясь, принялась снова подбирать их. Потом, словно заколебавшись, с минуту стояла неподвижно, и две или три слезинки упали на ветхий красный ковер.
Старенький коричневый жакет на плечи, старенькую коричневую шляпку на голову - и, взметнув юбками, сверкнув невысохшими блестками в глазах, она уже мчалась вниз, на улицу.
Вывеска, у которой она остановилась, гласила: "M-me Sophronie. Всевозможные изделия из волос", Делла взбежала на второй этаж и остановилась, с трудом переводя дух.
- Не купите ли вы мои волосы? - спросила она у мадам.
- Я покупаю волосы, - ответила мадам. - Снимите шляпу, надо посмотреть товар.
Снова заструился каштановый водопад.
- Двадцать долларов, - сказала мадам, привычно взвешивая на руке густую массу.
- Давайте скорее, - сказала Делла.
Следующие два часа пролетели на розовых крыльях - прошу прощенья за избитую метафору. Делла рыскала по магазинам в поисках подарка для Джима.
Наконец, она нашла. Без сомнения, что было создано для Джима, и только для него. Ничего подобного не нашлось в других магазинах, а уж она все в них перевернула вверх дном, Это была платиновая цепочка для карманных часов, простого и строгого рисунка, пленявшая истинными своими качествами, а не показным блеском, - такими и должны быть все хорошие вещи. Ее, пожалуй, даже можно было признать достойной часов. Как только Делла увидела ее, она поняла, что цепочка должна принадлежать Джиму, Она была такая же, как сам Джим. Скромность и достоинство - эти качества отличали обоих. Двадцать один доллар пришлось уплатить в кассу, и Делла поспешила домой с восемьюдесятью семью центами в кармане. При такой цепочке Джиму в любом обществе не зазорно будет поинтересоваться, который час. Как ни великолепны были его часы, а смотрел он на них часто украдкой, потому что они висели на дрянном кожаном ремешке.
Дома оживление Деллы поулеглось и уступило место предусмотрительности и расчету. Она достала щипцы для завивки, зажгла газ и принялась исправлять разрушения, причиненные великодушием в сочетании с любовью. А это всегда тягчайший труд, друзья мои, исполинский труд.
Не прошло и сорока минут, как ее голова покрылась крутыми мелкими локончиками, которые сделали ее удивительно похожей на мальчишку, удравшего с уроков. Она посмотрела на себя в зеркало долгим, внимательным и критическим взглядом.
"Ну, - сказала она себе, - если Джим не убьет меня сразу, как только взглянет, он решит, что я похожа на хористку с Кони-Айленда. Но что же мне было делать, ах, что же мне было делать, раз у меня был только доллар и восемьдесят семь центов!"
В семь часов кофе был сварен, раскаленная сковорода стояла на газовой плите, дожидаясь бараньих котлеток
Джим никогда не запаздывал. Делла зажала платиновую цепочку в руке и уселась на краешек стола поближе к входной двери. Вскоре она услышала его шаги внизу на лестнице и на мгновение побледнела. У нее была привычка обращаться к богу с коротенькими молитвами по поводу всяких житейских мелочей, и она торопливо зашептала:
- Господи, сделай так, чтобы я ему не разонравилась.
Дверь отворилась, Джим вошел и закрыл ее за собой. У него было худое, озабоченное лицо. Нелегкое дело в двадцать два года быть обремененным семьей! Ему уже давно нужно было новое пальто, и руки мерзли без перчаток.
Джим неподвижно замер у дверей, точно сеттера, учуявший перепела. Его глаза остановились на Делле с выражением, которого она не могла понять, и ей стало страшно. Это не был ни гнев, ни удивление, ни упрек, ни ужас - ни одно из тех чувств, которых можно было бы ожидать. Он просто смотрел на нее, не отрывая взгляда, в лицо его не меняло своего странного выражения.
Делла соскочила со стола и бросилась к нему.
- Джим, милый, - закричала она, - не смотри на меня так. Я остригла волосы и продала их, потому что я не пережила бы, если б мне нечего было подарить тебе к рождеству. Они опять отрастут. Ты ведь не сердишься, правда? Я не могла иначе. У меня очень быстро растут волосы. Ну, поздравь меня с рождеством, Джим, и давай радоваться празднику. Если б ты знал, какой я тебе подарок приготовила, какой замечательный, чудесный подарок!
- Ты остригла волосы? - спросил Джим с напряжением, как будто, несмотря на усиленную работу мозга, он все еще не мог осознать этот факт.
- Да, остригла и продала, - сказала Делла. - Но ведь ты меня все равно будешь любить? Я ведь все та же, хоть и с короткими волосами.
Джим недоуменно оглядел комнату.
- Так, значит, твоих кос уже нет? - спросил он с бессмысленной настойчивостью.
- Не ищи, ты их не найдешь, - сказала Делла. - Я же тебе говорю: я их продала - остригла и продала. Сегодня сочельник, Джим. Будь со мной поласковее, потому что я это сделала для тебя. Может быть, волосы на моей голове и можно пересчитать, - продолжала она, и ее нежный голос вдруг зазвучал серьезно, - но никто, никто не мог бы измерить мою любовь к тебе! Жарить котлеты, Джим?
И Джим вышел из оцепенения. Он заключил свою Деллу в объятия. Будем скромны и на несколько секунд займемся рассмотрением какого-нибудь постороннего предмета. Что больше - восемь долларов в неделю или миллион в год? Математик или мудрец дадут вам неправильный ответ. Волхвы принесли драгоценные дары, но среди них не было одного. Впрочем, эти туманные намеки будут разъяснены далее.
Джим достал из кармана пальто сверток и бросил его на стол.
- Не пойми меня ложно, Делл, - сказал он. - Никакая прическа и стрижка не могут заставить меня разлюбить мою девочку. Но разверни этот сверток, и тогда ты поймешь, почему я в первую минуту немножко оторопел.
Белые проворные пальчики рванули бечевку и бумагу. Последовал крик восторга, тотчас же - увы! - чисто по женски сменившийся потоком слез и стонов, так что потребовалось немедленно применить все успокоительные средства, имевшиеся в распоряжении хозяина дома.
Ибо на столе лежали гребни, тот самый набор гребней один задний и два боковых, - которым Делла давно уже благоговейно любовалась в одной витрине Бродвея. Чудесные гребни, настоящие черепаховые, с вделанными в края блестящими камешками, и как раз под цвет ее каштановых волос. Они стоили дорого... Делла знала это, - и сердце ее долго изнывало и томилось от несбыточного желания обладать ими. И вот теперь они принадлежали ей, но нет уже прекрасных кос, которые украсил бы их вожделенный блеск.
Все же она прижала гребни к груди и, когда, наконец, нашла в себе силы поднять голову и улыбнуться сквозь слезы, сказала:
- У меня очень быстро растут волосы, Джим!
Тут она вдруг подскочила, как ошпаренный котенок, и воскликнула:
- Ах, боже мой!
Ведь Джим еще не видел ее замечательного подарка. Она поспешно протянула ему цепочку на раскрытой ладони. Матовый драгоценный металл, казалось, заиграл в лучах ее бурной и искренней радости.
- Разве не прелесть, Джим? Я весь город обегала, покуда нашла это. Теперь можешь хоть сто раз в день смотреть, который час. Дай-ка мне часы. Я хочу посмотреть, как это будет выглядеть все вместе.
Но Джим, вместо того чтобы послушаться, лег на кушетку, подложил обе руки под голову и улыбнулся.
- Делл, - сказал он, - придется нам пока спрятать наши подарки, пусть полежат немножко. Они для нас сейчас слишком хороши. Часы я продал, чтобы купить тебе гребни. А теперь, пожалуй, самое время жарить котлеты.
Волхвы, те, что принесли дары младенцу в яслях, были, как известно, мудрые, удивительно мудрые люди. Они-то и завели моду делать рождественские подарки. И так как они были мудры, то и дары их были мудры, может быть, даже с оговоренным правом обмена в случае непригодности. А я тут рассказал вам ничем не примечательную историю про двух глупых детей из восьмидолларовой квартирки, которые самым немудрым образом пожертвовали друг для друга своими величайшими сокровищами. Но да будет сказано в назидание мудрецам наших дней, что из всех дарителей эти двое были мудрейшими. Из всех, кто подносит и принимает дары, истинно мудры лишь подобные им. Везде и всюду. Они и есть волхвы.
|
| | |
|
| С кометой СMЕPTЬ в сообществе 14:30:31 |
 | – Не знаю, для чего я это записываю,– медленно произнес Джордж Такео Пикетт в парящий перед его лицом микрофон.
– Вряд ли кому-то доведется слушать запись. Говорят, комета пронесет нас по соседству с Землей только через два миллиона лет, когда будет снова огибать Солнце.
Просуществует ли человечество так долго? И будет ли комета такой же великолепной, какой увидели ее мы?
Возможно, наши потомки тоже снарядят экспедицию, чтобы взглянуть на нее поближе. И обнаружат ракету…
Даже через столько тысячелетий наш корабль будет в полном порядке. Останется горючее в баках, и воздух в отсеках – ведь продукты кончатся раньше, и мы умрем от голода, а не от удушья. Впрочем, вряд ли мы станем дожидаться этого, проще открыть воздушный шлюз и покончить сразу.
Подробнее…В детстве я читал книгу об арктических исследованиях – «Зимовка во льдах». Ну вот, что-то в этом роде ожидает нас. Мы со всех сторон окружены льдом, огромными ноздреватыми айсбергами, «Челенджер» летит среди роя ледяных глыб, которые очень медленно – сразу и не заметишь – вращаются вокруг друг друга. Но такой зимы не знала ни одна экспедиция на полюсы Земли. Почти все эти два миллиона лет будет держаться температура четыреста пятьдесят градусов ниже нуля по Фаренгейту. Мы. уйдем так далеко от Солнца, что тепла от него будет не больше, чем от звезд. Кто-нибудь пытался морозной зимней ночью греть руки в лучах Сириуса?
Нелепый образ, вдруг пришедший на ум Джорджу Пикетту, окончательно добил его. Перехватило голос, с такой силой нахлынули воспоминания о мерцающих в лунном свете сугробах, о перезвоне рождественских колоколов над краем, от которого его сейчас отделяло пятьдесят миллионов миль.
Внезапно он разрыдался, точно ребенок, не мог совладать с собой, с тоской по всему тому прекрасному на Земле, чего прежде не ценил по-настоящему и что теперь навсегда утрачено.
А как хорошо все началось, сколько было радостного возбуждения, ожиданий! Он помнил – неужели всего полгода прошло? – как впервые вышел из дому посмотреть на комету; незадолго перед тем восемнадцатилетний Джимм Рэндл увидел ее в самодельный телескоп и отправил свою знаменитую телеграмму в обсерваторию Маунт-Стромло. Тогда комета была едва заметным светящимся облачком, которое медленно скользило через созвездие Эридана, южнее экватора. Далеко за Марсом она мчалась к Солнцу по невероятно вытянутой орбите. В прошлый раз комета сияла на небе безлюдной Земли, и некому было любоваться ею; возможно, никого не будет, когда она появится вновь. Человечество в первый (и, быть может, единственный) раз видело комету Рэндла.
Приближаясь к Солнцу, она росла, выбрасывала струи и языки, самый маленький из которых был во сто крат больше Земли. Когда комета пересекла орбиту Марса, хвост ее – этакий исполинский вымпел, развеваемый космическим бризом,– протянулся уже на сорок миллионов миль. Тут наконец астрономы сообразили, что предстоит, пожалуй, самое великолепное небесное зрелище, какое когда-либо наблюдал человек; комета Галлея, которая являлась в 1986 году, не шла ни в какое сравнение. И организаторы Международного астрофизического десятилетия решили, если удастся вовремя снарядить экспедицию, послать вдогонку комете исследовательский корабль «Челенджер». Ведь может пройти не одно тысячелетие, прежде чем снова представится такой случай!
Неделю за неделей комета Рэндла в предрассветные часы сияла на небе, затмевая Млечный Путь. Вблизи Солнца она вновь ощутила зной, которого не испытывала с той поры, когда по Земле бродили мамонты. И активность ее росла; словно лучи мощного прожектора, плыли среди звезд струи светящегося газа, изверженные ее ядром. Хвост, теперь уже сто миллионов миль в длину, делился на замысловатые ленты и полосы, очертания которых менялись за одну ночь. И всегда они были устремлены прочь от Солнца, будто гонимые к звездам вечным могучим ветром из сердца солнечной системы.
Когда Джорджа Пикетта назначили на «Челенджер», он долго не мог поверить своему счастью. Конечно, сыграло роль то, что он кандидат наук, холостяк, славится отменным здоровьем, весит меньше ста двадцати фунтов и давно расстался с аппендиксом. Но разве мало других журналистов с такими данными?
Что ж, скоро они перестанут завидовать…
Грузоподъемность «Челенджера» была маловата, экспедиция не могла взять с собой только репортера, и Пикетт совмещал журналистские обязанности с научными. На деле это означало, что он вел вахтенный журнал во время дежурства, был секретарем начальника экспедиции, следил за расходом припасов и материалов, занимался учетом. Снова и снова думал он, как это кстати, что в космосе, в мире невесомости человеку достаточно трех часов сна в сутки.
Нужен был немалый такт, чтобы одно дело не шло в ущерб другому. Когда он не был занят бухгалтерией в своем закутке и не проверял наличие в кладовых, можно было побродить с магнитофоном по кораблю. Одного за другим Джордж Пикетт проинтервьюировал каждого из двадцати ученых и инженеров, которые составляли экипаж «Челенджера». Не все записи были переданы на Землю; некоторые интервью оказались перегруженными техническими подробностями, другие чересчур скудными, третьи излишне многословными. Во всяком случае, он побеседовал со всеми, и как будто никто не мог пожаловаться, что его обошли. Впрочем, теперь это уже не играет никакой роли…
Интересно, что сейчас делается в душе доктора Мартинса? Помнится, астроном был одним из самых твердых Орешков; зато он мог рассказать больше, чем кто-либо другой. Пикетту вдруг захотелось отыскать запись первого интервью Мартинса. Джордж великолепно понимал, что пытается уйти в прошлое, чтобы не думать о настоящем. Ну и что ж? Если это удастся, тем лучше!…
Двадцать миллионов миль отделяли от кометы стремительно летящий корабль, когда Джордж поймал Мартинса в обсерватории и приступил к допросу. Он хорошо помнил это интервью. Вид невесомого микрофона, слегка колеблемого воздушной струей от вентилятора, был до того необычным, что Пикетт никак не мог сосредоточиться. А по голосу ничего не заметно, звучит с профессиональной непринужденностью…
«Доктор Мартинс,– гласил первый вопрос,– из чего состоит комета Рэндла?»
«Состав сложный,– отвечал астроном,– и все время меняется по мере удаления кометы от Солнца. Хвост преимущественно из аммиака, метана, углекислого газа, водяных паров, циана…»
«Циана? Но ведь это ядовитый газ! Что было бы, если б Земля попала в такую струю?»
«Ничего. Несмотря на свой эффектный вид, хвост кометы, по нашим земным понятиям, чуть ли не вакуум. В объеме, равном объему Земли, газа столько же, сколько воздуха в пустой спичечной коробке».
«Но это разреженное вещество образует такое красочное зрелище!»
«Как и любой сильно разреженный газ в электрическом поле. И по той же причине. Солнце бомбардирует хвост кометы частицами, которые несут электрический заряд. И получаются как бы светящиеся космические письмена. Только бы рекламные конторы не додумались использовать это – распишут всю солнечную систему своими объявлениями!»
«Ужасная мысль… Хотя, уверен, найдутся такие, которые назовут это торжеством прикладной науки. Но оставим хвост. Скажите, скоро мы достигнем сердца кометы – или ядра, как вы его, кажется, называете?»
«Догонять в кильватер всегда трудно. Не меньше двух недель нужно, чтобы подойти к ядру. Будем идти внутри хвоста и постепенно изучим всю комету в продольном сечении. До ядра еще двадцать миллионов миль, но мы уже кое-что знаем о нем. Во-первых, оно чрезвычайно мало, меньше пятидесяти миль в поперечнике. И не сплошное; похоже, что ядро – это облако из тысяч роящихся частиц».
«Мы сможем проникнуть внутрь ядра?»
«Заранее трудно сказать. Возможно, безопасности ради мы исследуем его через наши телескопы с расстояния в несколько тысяч миль. Но сам я был бы очень разочарован, если бы мы не вошли внутрь. А вы?»
Пикетт выключил магнитофон. Что ж, все верно. Конечно, Мартинс был бы разочарован, тем более, что опасности как будто нет. Как будто? Комета вообще не приготовила никаких каверз, угроза таилась на борту их собственного корабля…
Одну за другой они пронизывали огромные, невероятно разреженные завесы: хотя комета Рэндла теперь мчалась прочь от Солнца, она все еще выделяла газ. И даже когда корабль подошел к самой плотной части кометы, их практически окружал вакуум. Светящийся туман, который простерся на много миллионов миль, почти беспрепятственно пропускал звездный свет. А прямо по курсу яркое пятнышко ядра, подобно блуждающему огоньку, манило их за собой вперед и вперед.
Электрические возмущения в окружающем веществе возросли настолько, что нарушилась связь с Землей. Сигналы их главного передатчика пробивались с трудом, и последние несколько дней космонавты ограничивались тем, что передавали ключом «ОК». Когда корабль вырвется из кометы и возьмет курс на Землю, связь восстановится, а пока они почти так же обособлены, как землепроходцы в старину, когда радио еще не было. Неудобно, конечно, но ничего страшного. Пикетт был даже рад, больше времени оставалось на канцелярию. Хотя «Челенджер» шел к сердцу кометы – путешествие, о котором до двадцатого столетия не мог мечтать ни один капитан! – кому-то надо было вести учет продовольствия и прочих запасов…
Медленно, осторожно, прощупывая радаром пространство во всех направлениях, «Челенджер» проник в ядро кометы и замер там среди льдов.
Фред Уипл, сотрудник Гарвардской обсерватории, еще в сороковых годах угадал истину. Но даже теперь, когда они все увидели своими глазами, трудно было поверить: маленькое – относительно – ядро кометы оказалось гроздью айсбергов, которые, летя по общей орбите, в то же время кружили, меняясь местами. В отличие от ледяных гор земных океанов они не были ослепительно белыми и состояли не из замерзшей воды. Грязно-серые, ноздреватые, словно подтаявший снег, со множеством «карманов» метана и аммиака, они то и дело, нагретые солнечными лучами, извергали исполинские струи газа. Зрелище великолепное, но поначалу Пикетту некогда было любоваться им.
Зато теперь времени хоть отбавляй…
Джордж Пикетт проверял наличные запасы, когда столкнулся с бедой, причем он даже не сразу осознал ее масштабы. Ведь на складе все было в порядке, запасов хватит на весь обратный путь до Земли. Он сам в этом убедился, оставалось только свериться с данными, которые хранились в крохотной – с булавочную головку – ячейке электронной памяти корабля, отведенной для бухгалтерии.
Когда на экране вспыхнули первые несусветные цифры, Пикетт решил, что нажал не тот тумблер. Он стер итог и повторил задание вычислительной машине.
Было шестьдесят ящиков вакуумированного мяса, израсходовано семнадцать, осталось… Ответ гласил: 99999943!
Он пробовал снова и снова – с тем же успехом. И тогда, озадаченный, но еще далеко не встревоженный, Пикетт пошел искать доктора Мартинса.
Он нашел астронома в «Камере пыток» – миниатюрном гимнастическом зале, втиснутом между кладовками и переборкой главной цистерны горючего. Каждый член экипажа был обязан упражняться здесь по часу в день, чтобы мышцы не ослабли в невесомости. Мартинс сражался с набором тугих пружин, и лицо его выражало мрачную решимость. Он еще больше помрачнел, выслушав доклад Пикетта.
Несколько манипуляций на щите управления – и все стало ясно.
– Электронный мозг свихнулся,– сказал Мартинс– Не может даже ни складывать, ни вычитать.
– Ничего, починим!
Мартинс покачал головой. От его обычной вызывающей самоуверенности не осталось и следа. Он больше всего напоминал резиновую куклу, из которой начал выходить воздух.
– Даже его создатели не справились бы. Тут несчетное множество микроцепей, они упакованы так же плотно, как в мозгу человека. Запоминающее устройство еще действует, но вычислитель никуда не годится. Он просто делает винегрет из поступающих в него чисел.
– Что же будет? – спросил Пикетт.
– Всем нам крышка, – просто ответил Мартинс.– Без вычислительной машины мы пропали. Не сможем рассчитать орбиту для возвращения на Землю. Чтобы с карандашом и бумагой сделать все вычисления, понадобилась бы целая армия математиков, да и то ушла бы не одна неделя.
– Но это смехотворно! Корабль в полном порядке, продовольствия и горючего вдоволь, а вы говорите, что мы погибнем из-за каких-то пустяковых расчетов.
– Пустяковых расчетов? – К Мартинсу даже вернулась частица прежней энергии.– Выйти из кометы на орбиту, ведущую к Земле, – это же серьезный маневр, нужно около ста тысяч вычислительных операций. Даже машина тратит на это несколько минут.
Пикетт не был математиком, но достаточно разбирался в астронавтике, чтобы понять, в чем дело. На корабль, летящий в космосе, действует множество небесных тел. Главная сила, которая определяет его движение, – притяжение Солнца, прочно удерживающее все планеты на их орбитах. Но и планеты тянут корабль в разные стороны, конечно, намного слабее. Учесть соперничающие силы, а главное, использовать их, чтобы достичь желанной цели,– пусть до нее не один десяток миллионов миль,– задача головоломная. Пикетт понимал отчаяние Мартинса: ни один человек не может работать без необходимого в его деле инструмента, и нет дела, для которого требовался бы более хитроумный инструмент.
Даже после того, как начальник экспедиции объявил всем о поломке и состоялось чрезвычайное совещание, прошел не один час, пока люди уразумели, что их ожидает. До рокового конца было еще много месяцев, и он казался просто нереальным. Им грозила смертная казнь, но исполнение приговора откладывалось. К тому же за иллюминаторами по-прежнему была великолепная картина.
Сквозь облако пылающей мглы – это облако станет вечным небесным памятником погибшей экспедиции – они видели могучий маяк Юпитера, ярче любой звезды. Что же, если остальные предпочтут покончить с собой сразу, кто-то из экипажа, возможно, еще доживет до встречи с самым рослым из детей Солнца. «Стоит ли прожить несколько лишних недель,– спрашивал себя Пикетт,– чтобы воочию увидеть картину, которую первым в свой самодельный телескоп наблюдал Галилей четыре столетия назад: спутников Юпитера, снующих взад-вперед, будто шарики на невидимой проволоке?»
Шарики на проволоке. Вдруг из подсознания Джорджа вырвалось полузабытое воспоминание детства. Видимо, оно уже несколько дней зрело – и вот наконец проклюнулось.
– Нет! – крикнул он.– Чепуха! Меня поднимут на смех!
«Ну и что же? – возразила другая половина его сознания.– Тебе нечего терять, и по крайней мере, каждый будет занят своим делом, а не думать о продовольствии и кислороде».
Искра надежды лучше, чем безнадежность…
Джордж Пикетт перестал крутить свой магнитофон; уныние как рукой сняло. Он отстегнул эластичный пояс, встал с кресла и пошел на склад искать нужные материалы.
– Такие шутки,– сказал три дня спустя доктор Мартинс, – до меня не доходят.
И он презрительно посмотрел на самоделку из дерева и проволоки, которую держал в руке Пикетт.
– Я знал, что вы так скажете,– миролюбиво ответил журналист.– Но сперва послушайте меня. Моя бабушка была японка, и в детстве я слышал от нее историю, которую вспомнил только теперь, несколько дней назад. Кажется, это может нас спасти. После второй мировой войны устроили однажды соревнование – в быстроте счета состязались американец, вооруженный электрическим арифмометром, и японец с абаком вроде этого. Победил абак.
– Плохой был арифмометр или оператор никудышный.
– Нарочно отобрали лучшего во всех вооруженных силах США. Но не будем спорить. Проведем испытание, назовите два трехзначных числа для умножения.
– Ну… 856 на 437.
Пальцы Пикетта забегали по шарикам, молниеносно гоняя их по проволокам. Всего проволок было двенадцать, это позволяло производить действия над любыми числами от единицы до 999 999 999 999 или, разбив абак на секции, одновременно делать несколько вычислений.
– 374072,– ответил Пикетт почти мгновенно.– А теперь посмотрим, как вы управитесь с помощью карандаша и бумаги.
Прошло около минуты, наконец Мартинс, который, как и большинство математиков, был не в ладах с арифметикой, крикнул:
– 375072!
Проверка тотчас показала, что Мартинс ошибся, хотя умножал в три раза дольше, чем Пикетт.
Удивление, ревность, интерес смешались на лице астронома.
– Кто вас научил этому фокусу? – спросил он. – Я думал, на такой штуке можно только складывать и вычитать.
– А что такое умножение, если не многократное сложение? Я семь раз сложил 856 в ряду единиц, три раза – в ряду десятков, четыре раза – в ряду сотен. То же самое делаете вы на бумаге. Конечно, есть приемы для ускорения, но если вам показалось, что я считаю быстро, посмотрели бы вы на брата моей бабушки! Он служил в банке в Иокогаме. Как пойдет щелкать – пальцев не видно. Он меня кое-чему научил, да ведь с тех пор больше двадцати лет прошло. Я еще только два дня упражняюсь, пока считаю медленно. И все-таки надеюсь, что мне удалось хоть немного убедить вас.
– Еще бы! Я просто поражен. Вы и делить можете так же быстро?
– Почти, надо только руку набить.
Мартинс взял абак, погонял шарики взад-вперед. Потом вздохнул.
– Гениально… Но нас это не выручит, даже если бы на нем можно было считать вдесятеро быстрее, чем на бумаге. Машина в миллион раз эффективнее.
– Я подумал об этом,– ответил Пикетт, теряя самообладание. (Этот Мартинс рохля какой-то, нет у него воли к борьбе. Хоть бы задумался, как управлялись астрономы сто лет назад, когда не было никаких счетных машин!) -Вот что я предлагаю, – а вы скажите, если я ошибаюсь…
Он обстоятельно, не торопясь, изложил во всех подробностях свой план. Слушая его, Мартинс заметно воспрянул духом и даже рассмеялся; впервые за много дней Пикетт слышал смех на борту «Челенджера».
– Вижу лицо начальника экспедиции,– воскликнул астроном,– когда он услышит, что нам всем придется вернуться в детский сад и играть в шарики!
Никто не хотел верить в абак, пока Пикетт сам не показал, как на нем считают. Люди, выросшие в мире электроники, никак не ожидали, что нехитрая комбинация проволоки и шариков способна на такие чудеса. Но задача была увлекательная, а речь шла о жизни и смерти, и они горячо взялись за дело.
Как только инженеры изготовили несколько достаточно совершенных копий грубого оригинала, сделанного Пикеттом, все начали учиться. Основные правила он объяснил за несколько минут, главное была практика, многочасовые упражнения, чтобы пальцы автоматически, без участия мысли, перебрасывали шарики. Некоторые и через неделю непрерывных занятий не смогли развить достаточной скорости и точности, зато другие быстро превзошли самого Пикетта.
Космонавтам снились шарики и проволока, во сне они продолжали считать… Когда они хорошо освоили простейшие приемы, экипаж разбили на группы, которые азартно состязались между собой, совершенствуя свое умение. В конце концов лучшие научились за пятнадцать секунд перемножать четырехзначные числа, и они могли это делать несколько часов подряд.
Все это была чисто механическая работа, которая не требовала большой смекалки, а только навыка. По-настоящему трудная задача выпала на долю Мартинса, и тут ему никто не мог помочь. Ему пришлось забыть привычные приемы работы с вычислительными машинами и составлять задания так, чтобы их механически выполняли люди, совершенно не представляющие себе смысла обрабатываемых чисел. Астроном сообщал данные, они вычисляли по указанной им схеме, и через несколько часов живой математический конвейер выдавал ответ. А чтобы застраховаться от ошибок, две группы работали параллельно и время от времени сверяли свои итоги.
– Итак,– обратился Пикетт к своему микрофону, когда время наконец позволило ему вспомнить о слушателях, с которыми он было навсегда распрощался,– мы создали счетную машину из людей вместо электронных ячеек. Конечно, она действует в несколько тысяч раз медленнее, не справляется с очень большими числами и легко устает, но все-таки делает свое дело. Рассчитать весь обратный путь нельзя, это чересчур сложно, но мы хоть определим орбиту, которая позволит достичь зоны радиосвязи. Как только корабль уйдет от электрических помех, мы сообщим свои координаты на Землю, и оттуда электронные машины подскажут, как нам быть дальше. Мы уже вышли из ядра кометы и не летим к границам солнечной системы. Наш новый курс подтверждает точность расчетов, насколько вообще можно говорить о точности. Правда, корабль еще внутри кометного хвоста, но от ядра нас отделяют миллионы миль, мы больше не увидим этих аммиачных айсбергов. Они мчатся к звездам, в леденящую ночь межсолнечного пространства, мы же возвращаемся домой…
– Алло, Земля… Земля! Вызывает «Челенджер», я «Челенджер»! Отвечайте, как только услышите нас, помогите нам с арифметикой, пока мы не стерли пальцы до кости!
Артур Кларк |
| | |
|
| make a move дeсс 08:44:26 |
 doomsday |
то чувство, когда очень надоела родственникам с этим вареньем
пожалуй самые прекрасные новости с утречка хд
 |
| | |
| Позавчера — суббота, 17 ноября 2018 г. |
|
| Восход на Меркурии СMЕPTЬ в сообществе 11:30:16 |
| «Леверье» приступил к серии предпосадочных маневров; до Меркурия оставалось девять миллионов миль.
Именно тогда второй астронавигатор Лон Кертис решил свести счеты с жизнью.
Он устроился в паутинном коконе и ждал посадки: свои обязанности он выполнил, и, пока посадочные опоры «Леверье» не коснутся поверхности Меркурия,
покрытой язвами кратеров, о нем никто не вспомнит.
Охлаждающая система с натриевым теплоносителем справлялась прекрасно: вздувшееся на экране заднего вида Солнце не могло причинить кораблю вреда.
Не только Кертису, но и остальным семи членам экипажа надо было просто дождаться, пока автопилот сделает свою работу — опустит корабль на Меркурий.
Второй раз в истории человечества.
Подробнее…Кертис потянулся к управляющему сенсору. Экструдеры выплюнули зеленое облачко флюорона, и кокон исчез.
— Собрался куда-нибудь? — спросил капитан Гарри Росс.
— Так… пройтись.
Капитан вновь углубился в микрокнигу.
Заскрежетал затвор на двери в переборке, и потянуло переохлажденным воздухом из реакторного отсека. Росс тронул клавишу — перевернуть страницу — и замер, уставившись на строки невидящими глазами.
Какого черта Кертису понадобилось в реакторном отсеке?
Расход топлива с точностью до миллиграмма определяет автопилот, человек так не может. Реактор переведен в посадочный режим, отсек задраен. Делать там больше нечего кому бы то ни было. А второму астронавигатору тем более.
Росс шагнул в прохладу реакторного отсека. Кертис стоял у люка конвертера, примериваясь к рукоятке шлюза. Затем повернул ее и ступил левой ногой на край колодца, отвесно уходящего в сторону кормы, к реактору.
— Кертис! Идиот! Ты ведь и нас погубишь!
Обернувшись, астронавигатор тупо посмотрел на него — и занес над провалом правую ногу.
Капитан прыгнул.
Хоть несостоявшийся самоубийца и брыкался, Россу удалось оттащить его в сторону. Белое как мел лицо Кертиса мелко дрожало, он все хотел вырваться, но сопротивлялся уже не так отчаянно.
Кряхтя от напряжения, Росс задраил люк конвертера и выволок Кертиса из реакторного отсека, после чего первым делом влепил ему пощечину.
— Ты куда полез? Не знаешь, что будет, если твое тело попадет в конвертер? Подача топлива откалибрована; как раз ста восьмидесяти фунтов не хватает, чтобы выстрелить нами в Солнце. Кертис? В чем дело?
Астронавигатор смотрел Россу в глаза, пристально и без выражения.
— Я хочу умереть, — сказал он просто. — Почему вы не даете мне уйти?
Хочет умереть. Капитан пожал плечами, чувствуя, как по спине бежит холодок. От этой болезни средства пока не придумали. Сегодня астронавта в любой момент могла постигнуть безымянная и необъяснимая напасть, толкающая туда, откуда нет возврата.
Сварщик на обшивке орбитальной станции мог внезапно открыть забрало шлема, чтобы как следует подышать вакуумом; радист, монтирующий внешнюю антенну корабля, — обрезать страховочный конец и выстрелить из реактивного пистолета, отправляясь в долгий путь к Солнцу. А второй астронавигатор вполне мог забраться в конвертер.
— Неприятности? — На гладком розовом лице штатного психолога Спенглера появилось озабоченное выражение.
— Кертис. Хотел прыгнуть в конвертер. У вас появился пациент.
— Умеют ведь выбрать самый подходящий момент… — Спенглер озабоченно потер щеку. — Без психа нам на Меркурии было бы скучно.
— В стасис — и до самой Земли, — устало кивнул Росс. — Лучше не придумаете, док. Иначе придется караулить, а он все равно найдет способ.
— Почему вы не даете мне умереть? — бормотал Кертис тусклым голосом. — Зачем вы мне мешаете?
— Потому, псих ненормальный, что ты бы всех нас погубил. Можешь погулять снаружи, шлюз — вон там. Только нас не бери с собой.
— Капитан! — нахмурился Спенглер.
— Ладно, ладно, док. Забирайте его..
Психолог отвел Кертиса в госпитальный отсек. Укол, затем кокон — только такой, что от него не избавишься. Там он и пролежит до конца полета. Потом, на Земле, Кертиса, приведут в чувство. Если повезет. А выпустить сейчас — воспользуется подручными средствами. Что-нибудь придумает, можно не сомневаться.
Росс мотнул головой, насупившись. Сначала мальчишка мечтает стать астронавтом; проходят школьные годы. Дальше четыре года академии, два года стажировки… Наконец мальчишка попадает туда куда хотел — и тут же ломается. Потратить целую жизнь на то, чтобы мечта твоя стала явью, и так страшно в этом разочароваться!
Думая о Кертисе, надежно спеленутом где-то за переборками, Росс зябко поежился, несмотря на убийственную близость Солнца, кипящего на кормовом экране. Такое может случиться с кем угодно. С ним самим, например. Хрупкое создание человек, не так ли?
Над кораблем распростерлось траурное крыло смерти; темная воля к самоубийству отравила кондиционированный воздух.
Приказав себе забыть, Росс оповестил экипаж о начале торможения. Кнопку сигнала он ткнул сильнее, чем требовалось.
На носовом экране появился неподвижный шар Меркурия.
«Леверье» догонял Меркурий, приближаясь к его орбите. Крошечную планету делила пополам четкая линия: с одной стороны солнечная преисподняя, где текут реки расплавленного цинка, с другой — темная пустыня под коркой замерзшей углекислоты.
Между светом и тьмой Оставалась узкая полоска — так называемый Сумеречный пояс. Девять тысяч миль по окружности и не более двадцати в ширину: единственное место с терпимым климатом. «Леверье» шел на автопилоте, по заранее рассчитанной траекторий; аналоговый вычислитель силовой установки глотал ленту готовой программы, выводя корабль точно в середину пояса.
— Господи!.. — пробормотал Росс, холодея.
Программа. Подготовленная астронавигатором Кертисом.
Кем же еще?
Посадочную программу составил безумец, одержимый манией самоубийства. Ему ничего не стоит окунуть «Леверье» в дымящуюся реку расплавленного свинца. Или опустить в ледяной склеп темной стороны. У Росса затряслись руки.
Доверять автопилоту нельзя.
— Брейнард, — прохрипел Росс, утопив клавишу интеркома. — Жду вас.
Первый астронавигатор подошел несколько секунд спустя.
— Да, капитан? — спросил он не без любопытства.
— Твой помощник, Кертис, изолирован. Хотел прыгнуть в конвертер.
— Хотел что?..
— Попытка самоубийства, — пояснил Росс — Я едва успел помешать ему. Принимая во внимание обстоятельства, думаю, нам лучше отменить программу.
Помолчав секунду, первый астронавигатор облизнул сухие губы.
— Разумная мысль.
— Очень разумная, — подтвердил командир.
«Две преисподние в одной упаковке, — подумал Росс, когда корабль наконец утвердился на поверхности. — У Данте в самом нижнем кругу холодно — здесь тоже. Но и до геенны огненной рукой подать. Что там на приборах? Распределение веса нормальное, устойчивость сто процентов, температура — сто восемь градусов по Фаренгейту. Вполне терпимо. Сели, надо полагать, с небольшим отклонением от терминатора в сторону Солнца. Удачно сели, грех жаловаться».
— Брейнард?
— Все в порядке, капитан.
— Гладко прошло?
— Для ручного режима — вполне. Я успел посмотреть программу Кертиса — дерьмо. Проход вплотную к орбите Меркурия, потом — прямо в Солнце.
— Ну-ну… Только ты зла не держи: парень не виноват, что у него крыша съехала. А посадка хорошая, молодец. Отклонение от середины Сумеречного пояса мили две, не больше.
Выпутавшись из кокона, Росс объявил по корабельной трансляции:
— Мы прибыли. Всем немедленно явиться на мостик!
Экипаж выстроился перед ним: Брейнард, Спенглер, аккумуляторщик Крински и еще трое из вспомогательного персонала. Все, кроме Брейнарда и Спенглера, переглядывались, явно недоумевая, почему нет Кертиса. Но вслух никто не поинтересовался.
— Навигатор Кертис дальнейшего участия в работе экспедиции принимать не будет, — официальным тоном начал капитан, — Он сейчас находится в лазарете по поводу острого психического расстройства. К счастью, мы сможем обойтись без него до окончания полета.
Росс помолчал, давая людям время переварить услышанное. Реакция оказалась сдержанной: смятение быстро покинуло лица. Это хорошо.
— По плану мы пробудем на поверхности Меркурия не более тридцати двух часов, продолжал он. — Брейнард? Куда мы в итоге сели?
Астронавигатор нахмурился, прикидывая:
— Почти на середину Сумеречного пояса, с небольшим отклонением в сторону Солнца. Температура продержится выше ста двадцати градусов еще с неделю, не меньше. Для скафандров это не проблема.
— Очень хорошо. Ты, Лиэллин и Фалбридж развернете микроволновые компрессоры. На краупере продвинетесь в сторону Солнца, насколько позволят скафандры; следите за температурой! Башню необходимо поднять как можно дальше к востоку, Жаль, но термозащитный комплект у нас один, для Крински…
Теперь он ключевая фигура: именно аккумуляторщик должен обследовать солнечные батареи, оставленные предыдущей экспедицией. Кроме определения износа батарей в экстремальных условиях, ему предстоит исследовать эффекты, возникающие в необычном магнитном поле крошечной планеты. Не говоря об обслуживании этих самых батарей так, чтобы они простояли до следующего визита.
Крински отличался высоким ростом и атлетическим телосложением: в самый раз, чтобы носить неподъемную тяжесть скафандра высшей термической защиты. На солнечной стороне, где находятся батареи, без такого долго не проработаешь. Впрочем, даже гиганта вроде Крински хватит на несколько часов, не более.
— Когда Лиэллин и Фалбридж развернут радарную башню, будь готов надеть скафандр, — обратился Росс к аккумуляторщику. — Как только мы подтвердим координаты батарей, Доминик вывезет тебя к востоку, насколько получится. Дальше придется самому. Телеметрия в любом случае останется, но лучше возвращайся живой. Мы будем рады тебя видеть…
— Так точно, сэр!
— Вот и хорошо. А теперь — за работу.
По плану работа нашлась для всех, кроме самого капитана. Такова участь администратора — приговор к временному безделью, когда другие заняты больше всего. Дирижер симфонического оркестра тоже не играет ни на каком инструменте.
Остается ждать.
Оседлав термоустойчивый краулер, выгруженный из трюма «Леверье», Лиэллин и Фалбридж отправились в путь. Задача простая: возвести надувную радарную башню на солнечной стороне. Башню, поставленную первой экспедицией, прецессия давно вынесла туда, где пластиковая конструкция, покрытая тонкой алюминиевой пленкой, не могла не расплавиться.
При максимальном приближении к Солнцу температура на освещенной стороне Меркурия достигает семисот градусов; из-за вытянутой орбиты ее колебания бывают значительными, но и в афелии термометр не опускается ниже трехсот. На темной стороне — сугробы замерзших газов.
Место посадки «Леверье» — площадка в середине пояса. В пятистах милях к востоку — адское пекло во всей своей красе, к западу вступает в свои права вечная тьма и немыслимый мороз.
Странная планета, и человеку на ней долго не продержаться. Какого сорта жизнь могла бы существовать на ней постоянно? Капитану Россу, стоявшему в скафандре у посадочных опор, фантазии для ответа на этот вопрос никогда не хватало.
Тронув подбородком переключатель, Росс опустил фильтр из специального стекла. Со стороны западного горизонта наступала тонкая черта непроницаемой тьмы — оптическая иллюзия. На востоке уже поднималась громоздкая параболическая антенна радарной башни: Лиэллин и Фалбридж принялись за работу. А дальше — дальше солнечные отблески на зубцах кратеров? Тоже иллюзия. По расчетам Брейнарда, Солнца здесь не будет еще неделю. Через неделю экспедиция вернется на Землю.
— Башня почти развернута. — Росс повернулся к Крински. — Скоро они вернут краулер, тебе пора готовиться.
Следя, как аккумуляторщик поднимается в корабль по трапу, Росс думал о Кертисе. Парень так хотел увидеть Меркурий, ни о чем другом говорить не мог. А теперь лежит в коконе и хочет одного — смерти.
Крински вернулся в термозащитном комплекте поверх обычного скафандра. Экипировка делала его больше похожим на танк, чем на человека.
— Краулер на подходе, сэр?
— Сейчас посмотрю.
Россу захотелось поправить светофильтр — вроде бы стало жарче. Еще одна иллюзия. Найдя радарную башню взглядом, капитан ахнул.
— Что-нибудь случилось, сэр?
— Вот именно…
Росс зажмурился, помотал головой и снова открыл глаза; Контуры радарной башни плыли, оседая; две крошечные фигурки спешили к серебристому бруску краулера, а на скальных остриях вдали появились первые отблески — никакая не иллюзия. Восход за неделю до расчетного времени. Невероятно.
Росс и Крински вернулись на корабль: бегом, несмотря на тяжесть защитного комплекта. В шлюзовой камере с потолка опустились механические руки — помочь выбраться из скафандра; капитан жестом приказал Крински оставаться как есть и бросился в рубку.
— Брейнард! Брейнард! Где тебя черти носят?
— Да, сэр?.. — Первый астронавигатор недоуменно смотрел на него.
— Ты наружу выгляни, — посоветовал капитан внезапно осипшим голосом. — Радарная башня…
— Чего? Так она — она плавится!.. Но это же…
— Сам знаю. Невозможно.
Датчик внешней температуры показывал сто двенадцать градусов: на четыре градуса больше, чем в момент высадки. Пока Росс смотрел, температура подскочила до ста четырнадцати.
Радарная башня не начнет плавиться при температуре менее пятисот градусов. На экране краулер стремительно приближался: Лиэллин и Фалбридж, слава богам, живы. Если и сварились, то пока не до готовности. Корабельный датчик показывает сто шестнадцать; когда вернутся, будет, наверное, двести.
— Ты вроде бы посадил корабль в безопасном месте! — рявкнул капитан. — Рассчитывай заново, я хочу знать, где мы на самом деле! И маневр уклонения: вон там, если не понял, Солнце восходит!
Температура достигла ста двадцати градусов. Бортовая система охлаждения справляется без проблем примерно до двухсот пятидесяти, потом возникает опасность перегрузки.
Краулер приближается; внутри, наверное, адское пекло.
Непростой выбор. Если система охлаждения выйдет из строя, тогда погибнут все. Росс принял решение: терпеть до двухсот семидесяти пяти градусов. Если краулер не успеет — что ж, он спасет остальных.
Датчик уже показывал сто тридцать, и цифры в окошечке сменялись все быстрее.
Понимая, что происходит, экипаж готовил корабль к экстренному взлету, не дожидаясь приказа.
Краулеру оставалось проехать немногим более десяти миль; при средней скорости сорок миль в час потребуется пятнадцать минут.
Сто тридцать три градуса, и длинные пальцы солнечных лучей уже тянутся через горизонт.
— Не выходит — Брейнард оторвался от вычислений. — Концы с концами не сходятся.
— Это как?
— В голове туман. Координаты не получаются.
Какого черта?.. Да, ради таких вот моментов капитану и платят жалование. Отстранив Брейнарда, Росс взялся за дело сам. На штурманском столе было полно бессвязных записей: можно подумать, старший штурман забыл, чему его много лет учили.
Хорошо! Если мы здесь… то ничего не получается. Мысли путались. Подняв голову, Росс сказал, ни к кому не обращаясь:
— Скажи Крински, чтоб спускался. Пусть поможет ребятам выйти из краулера.
Сто сорок шесть градусов. Росс глянул в блокнот. Обычная тригонометрия, ничего такого. Должно быть просто.
— Я выпустил Кертиса из кокона, — сообщил Спенглер, появляясь в рубке. — На старте ему там нельзя. Опасно.
— Дайте мне умереть… Просто дайте мне умереть… — послышалось монотонное бормотание.
— Скажите ему, док: он скоро получит свое. Если я не вычислю траекторию экстренного старта.
— А почему вы, капитан? Что с Брейнардом?
— Выдохся. Не соображает. Все забыл. Да и мне как-то… странно…
Мысли расползались, как тараканы.
Что там? Сто пятьдесят два градуса. Итого ребятам в краулере осталось сто двадцать три градуса. Или триста двадцать один? Росс внутренне осел, цепенея.
Спенглер тоже выглядел не лучшим образом.
— Спать хочется, — объявил он, старательно морща брови. — Мне надо обратно к Кертису, я знаю, но…
Сумасшедший продолжал бормотать. Той частью рассудка; что еще действовала, Росс понимал: Кертиса нельзя оставлял без присмотра. Может натворить всякого…
Сто пятьдесят восемь градусов. Краулер увеличился в размерах; от радарной башни на горизонте осталась кучка мусора.
Раздался пронзительный крик.
— Кертис! — сообразил Росс.
Усилием воли оторвав себя от штурманского столика, капитан побежал на корму, опередив Спенглера. Успеть вовремя^ однако, не удалось: Кертис валялся на полу в луже крови. Раздобыл где-то ножницы.
— Мертв, — заключил Спенглер, склоняясь над телом.
— Само собой. Мертв, — согласился Росс.
Туман в голове рассеялся, судя по всему, в момент смерти Кертиса. Оставив Спенглера заниматься трупом, капитан вернулся к вычислениям.
Ну вот, проще простого: промахнулись на триста миль в сторону Солнца. Нет, приборы не соврали — кого-то обманули собственные глаза. Траектория, торжественно заявленная Брейнардом как «безопасная», оказалась немногим лучше рассчитанной Кертисом.
Росс глянул на обзорный экран. Краулер почти дома, температура сто шестьдесят семь градусов. Успеют. С запасом в несколько минут успеют, спасибо вовремя расплавившейся башне.
Но что это могло быть?
С трудом поворачиваясь в термозащитном комплекте, Крин-? ски втащил на борт Лиэллина и Фалбриджа. Выбравшись кое-как из скафандров, они рухнули на пол, обессиленные. С виду астронавты больше всего напоминали недоваренных омаров.
— Тепловой удар, — кивнул Росс. — Крински, им надо в стартовые коконы. Займись. Доминик? Ты еще в скафандре?
Переступив через порог шлюзовой камеры, Доминик кивнул.
— Очень хорошо. Спускайся: загонишь краулер в трюм, бросать не годится. Бегом! Брейнард, траектория готова?
— Так точно, сэр!
Двести градусов ровно. Система охлаждения уже чувствует нагрузку, но это ненадолго. Через несколько минут «Леверье», поднявшись с поверхности Меркурия, займет временную планетарную орбиту. Тогда-то и можно будет перевести дыхание и подумать.
Почему? Как вышло, что расчеты Брейнарда не привели их в безопасное место? Почему ни Брейнард, ни Росс не могли потом рассчитать стартовую траекторию — простейший из элементарных маневров? Отчего перестал соображать Спенглер, давая время Кертису покончить с собой?
Что произошло? Капитан ясно читал этот вопрос на лицах своих людей.
Внезапно Росс ощутил странный зуд где-то в основании черепа: пришел ответ, ясный и зримый.
На солнечной стороне, между двух зазубренных хребтов от начала времен сверкало озеро расплавленного цинка. Оно так и будет сверкать там спустя тысячелетия, возможно, миллионы лет.
На поверхности возникла рябь, ослепительная, даже если смотришь на нее через закрытые веки.
Жесткое излучение Солнца отразилось и преломилось, порождая осмысленное сообщение:
«Я хочу умереть».
Цинковое озеро продолжало волноваться… желая помочь?
Видение померкло.
Ошеломленный, Росс огляделся. Шесть лиц сказали ему все, что нужно.
— Вы тоже видели.
Первым кивнул Спенглер, потом Крински, за ним — остальные.
— Что это было? — спросил аккумуляторщик.
— У нас крыша поехала, док? — поинтересовался Брейнард.
— Массовая галлюцинация… Может, коллективный самогипноз.
— Нет, док, — покачал головой капитан. — Вы это знаете не хуже меня. Оно там, на солнечной стороне.
— Что вы имеете в вицу?
— Никакая это не галлюцинация. Жизнь — или то, что можно назвать жизнью на Меркурии. — Росс усилием воли подавил дрожь в руках. — Мы нашли куда больше, чем планировалось.
— Капитан… — Спенглер замялся.
— Нет, я в порядке! Разве вы не видите, эта штуковина внизу читает наши мысли! Сначала она перехватила вопли Кертиса — чем не ментальный радар? Парень кричал громче всех… Она прислушалась и сделала все, чтобы его желание исполнилось.
— В смысле запудрила наши мозги, чтобы казалось, будто мы сели в безопасном месте, а не в двух шагах от восхода?
— Но почему так сложно? — возразил Крински. — Посадила бы нас прямо под Солнце; сварились бы скорее и гораздо вернее.
— Она знала, что остальные умирать не хот. — Росс покачал головой. — Она мыслит комплексно: сравнила нашу посылку и желание Кертиса. Потом устроила так, что каждый получил свое. Он умер, мы — нет. — Капитан невольно поежился. — После гибели Кертиса она помогла оставшимся в живых спастись. Мы сразу стали поворачиваться гораздо быстрее, помните?
— Точно! — согласился Спенглер. — Выходит…
— Хотелось бы знать, мы еще раз садиться будем? — спросил Крински. — Если она и правда так может, я бы предпочел держаться подальше. Мало ли что придет ей в голову в следующий раз.
— Она нам уже помогла, — напомнил Росс. — До сих пор никакой враждебности… Вы что, боитесь? Я рассчитывал на твою силу: кто еще сможет дойти до нее в термозащитном комплекте? Разведка…
— Никуда я не пойду… — торопливо пробормотал Крински.
— Другой разумной жизни в Солнечной системе пока не нашлось, — повысил голос капитан — Мы не можем просто сбежать! Рассчитай посадочную траекторию, — обратился он к Брейнарду. — На этот раз как следует. Чтобы не изжариться.
— Никак нет, сэр! — сухо ответил Брейнард. — Безопасность экипажа требует немедленного возвращения на Землю.
Росс медленно переводил взгляд с одного лица на другое. В каждом читался страх. Меньше всего они хотели вновь оказаться на Меркурии.
Шесть человек — и она, там, внизу. Готовая помочь, не опасная.
Их было семеро против одного Кертиса — но тот не хотел ничего, кроме смерти. Нет, даже самому Россу не превозмочь страха шестерых желанием вернуться.
Обвинить команду в мятеже? Не выйдет: как раз тот случай, когда капитана можно сместить на законном основании, ради общего блага.
Создание внизу готово сделать как лучше, но корабль всего один, а партий две. Кто-то не получит своего — либо капитан, либо остальные.
И все же в прошлый раз создание сумело дать каждому свое. Кертису смерть, остальным — жизнь. Теперь шестеро хотят уйти, но седьмой — вернуться. Услышит ли она его голос? Примет ли во внимание?
«Так нечестно! — мысленно возвысил голос капитан. — Я хочу тебя видеть! Хочу узнать тебя! Не дай им увезти меня на Землю!»
Когда неделю спустя «Леверье» благополучно опустился в космопорте, шестеро выживших участников Второй меркурианской экспедиции подробно рассказали, как второго астронавигатора Кертиса охватило неистовое желание умереть и как он покончил с собой. Правда, никто из них не сумел вспомнить, какая судьба постигла капитана Росса и почему термозащитный комплект остался на Меркурии.
Роберт Силверберг |
| | |
|
| Нейтральная планета СMЕPTЬ в сообществе 11:29:50 |
| На переднем обзорном экране земного звездолета “Пеккэбл” появились планеты-близнецы Фейсолт и Фафнир — необитаемая Фейсолт,
фиолетовый диск размером с монету в четверть кредитки, прямо по курсу и Фафнир, населенная гнорфами,
яркая красная точка по правую сторону, над изгибом мощного крыла звездоле-та.
Безымянная маленькая голубая звезда, вокруг которой обращались обе планеты, стояла высоко над ними, ровно тридцать шесть градусов над плоскостью эклиптики.
А королевское великолепие Антареса служило ги-гантским алым задником для всей сцены.
Подробнее…
— Фейсолт прямо по курсу, — сообщили навигаторы. — Приготовиться к торможению.
Восемнадцать землян, посланцев к гнорфам Фафнира, поспешили занять противоперегрузочные кресла. Они не нуждались в дальнейших указаниях. Им поручена важная миссия, и их подготовка не оставляла сомне-ний в том, что они ее исполнят.
Командир звездолета Див Харскин как раз усаживался в свое кресло в рубке, когда раздался голос Снол-лгрена, наблюдателя первого ранга.
— Шеф? Это Сноллгрен. Слышите меня?
— Говори, дружище, — отозвался капитан. — Что случилось?
— Этот корабль с Ригеля… который мы вчера видели. Я сейчас вновь обнаружил его. В десяти световых секундах по правому борту. Ставлю кредитку против дохлой камбалы, он выходит на орбиту вокруг Фейсолта.
Харксин сжал ручки кресла.
— Ты уверен, что они направляются не на Фафнир? Какова глубина восприятия?
— А–один. Этот корабль летит туда же, куда и мы, шеф.
— Пожалуй, могло быть и хуже, — вздохнул Харскин и включил обитую связь. — Господа, наша задача несколько усложнилась. Наблюдатель Сноллгрен обнаружил, что курс звездолета с Ригеля лежит к Фейсолту, то есть, возможно, у них возникла идея, аналогичная нашей. Что ж, пусть это будет проверкой нашего характе-ра. У нас есть шанс вырвать Фафнир прямо у них из-под носа.
— А почему бы просто не разложить ригелиан на молекулы? раздался чей-то голос. — Они наши враги, не так ли?
Харскин узнал голос Лифмана, превосходного лингвиста, но абсолютного невежды по части межзвезд-ной этики. Ему даже не пришлось отвечать. Вмешался Ромос, военный атташе.
— Это нейтральная система, Лифман, — прохрипел он. — Военные действия между Землей и Ригелем временно прекращены, пока не закончатся переговоры с гнорфами. Когда-нибудь вы, наконец, поймете, что и война имеет свои законы чести.
Капитан Харскин улыбнулся. У него подобралась отличная команда. Возможно, каждый из них слишком узкий специалист, но всем вместе по плечу любые задачи. А присутствие ригелиан создаст немало дополни-тельных трудностей. Что же, капитан Харскин обожал их преодолевать.
Под ногами ровно гудели двигатели. Да, капитан мог гордиться своей командой. Звездолет вошел в смертоносную атмосферу Фейсолта, плавно снижаясь по широким спиралям. Ригелиане летели следом. В ожи-дании посадки Харскин откинулся в кресле, практически не ощущая перегрузки.
Фейсолт представлял собой голые скалы, если не считать океаны плавиковой кислоты и водородную ат-мосферу. Малопривлекательная планета.
Надев скафандры, земляне сбросили трап, быстро поставили купол и надули его воздухом, пригодным для дыхания.
— Домишко вдали от дома, — заметил Харскин.
Биохимик Карвер бросил недобрый взгляд на неспокойную гладь плавиковой кислоты.
— Чудная планета! Благо наш аквариум не из стекла. Предупредите людей, капитан, чтобы они с особой осторожностью пользовались воздушным шлюзом. Если кислород вырвется в здешнюю атмосферу, возникнет такой смерч, что нам придется наблюдать за ним с тысячефутовой высоты.
Харскин кивнул.
— Да, война — удовольствие маленькое.
Он посмотрел на мрачное небо. Широкий красный диск Фафнира светился лишь в миллионе миль от них. Довершало картину сияние голубой звезды, вокруг которой обращались обе планеты, а вся система являла собой аккуратный равносторонний треугольник, неспешно огибающий огромный Антарес.
Появился Сноллгрен. Остроглазый наблюдатель оставался на корабле и, похоже, расстояние до купола, несмотря на полуторную силу тяжести на Фейсолте, преодолел бегом.
— Что случилось? — спросил Харскин.
Сноллгрен откинул шлем скафандра и глубоко вдохнул насыщенный кислородом воздух купола.
— Ригелиане! Они сели. Я видел их на орбите.
— Где?
— По моим расчетам, в пятистах милях к западу. Наверняка на этом же континенте.
Харскин взглянул на хронометр, впаянный в запястье скафандра Сноллгрена.
— Дадим им час на разбивку лагеря. Затем свяжемся с ними.
Капитана звездолета ригелиан звали Четырнадцатый–Бессмертный. На галактическом языке он говорил отрывисто, с лающими интонациями, связанными, как полагал Харскин, с его медведеподобными предками.
— Какое совпадение, капитан Харскин. Мы оба оказались здесь практически одновременно. Неиспове-димы пути направляющих сил.
— Это точно, — ответил Харскин. Он смотрел на зажатый в руке микрофон и жалел, что у него нет ви-деоэкрана и он не может видеть самодовольное выражение на волосатой физиономии ригелианина. Очевидно, кто-то перехватил секретный приказ, направленный Харскину, внимательно изучил его содержание и лишь по-том передал получателю.
В межзвездных войнах совпадений не бывало. Ригелиане прилетели сюда только потому, что узнали о намерениях землян.
— Перед нами сложная этическая проблема, — продолжил Четырнадцатый–Бессмертный. — Мы оба прибыли с одной целью — на переговоры с гнорфами о торговых правах. Теперь… э… кто-то из нас должен первым связаться с ними.
— Вероятно, — ответил Харскин, — корабль, первым опустившийся на Фейсолт, имеет право быть пер-вым и на Фафнире.
— Нас это устроит, — согласился ригелианин.
— Тогда мы взлетаем немедленно. Раз “Пеккэбл” оказался на Фейсолте по меньшей мере на полчаса раньше вас, значит, мы можем первыми вступить в контакт с гнорфами.
— Однако, — удивился Четырнадцатый–Бессмертный. — Как вы высчитали, что прибыли раньше нас? Наши приборы зафиксировали обратное.
Харскин чуть не взорвался от возмущения, но успел взять себя в руки.
— Это невозможно! — воскликнул он.
— О? Сообщите, пожалуйста, время вашей посадки, соотнесенное с абсолютным галактическим.
— Мы сели… — Харскин осекся на полуслове. — Нет. Сначала скажите мне, когда вы опустились на Фейсолт, а потом я сообщу вам время нашей посадки.
— Едва ли это будет справедливо, — возразил ригелианин. Можем ли мы быть уверенными, что вы не измените время вашей посадки, чтобы утвердить свой приоритет?
— А как же мы узнаем…
— Так не пойдет… — прервал его Четырнадцатый–Бессмертный. — Ни один из нас не пропустит вперед другого.
Пожав плечами, Харскин не мог не согласиться с инопланетянином. Ригелиане никогда не признали бы, что “Пеккэбл” первым коснулся поверхности Фейсолта, хотя так оно и было на самом деле. В действие вступа-ли законы относительности. В отсутствие беспристрастного стороннего наблюдателя слово Четырнадцатого–Бессмертного имело такой же вес, как и его собственное. Доказать, что ригелианин лжет, не представлялось возможным. Следовательно, он не лгал.
— Хорошо, — смирился Харскин. — Тут мы зашли в тупик. Давайте вместе вылетим на Фафнир, и пусть они сами сделают выбор.
— Согласны, — после долгой паузы ответил Четырнадцатый–Бессмертный. — Разумеется, необходимо уважать права нейтральных звездных систем.
— Разумеется. И пока эта система не приняла окончательного решения, мы также сохраняем нейтрали-тет. Вы помните об этом?
— Естественно, — ответил ригелианин.
“Да, — вздохнул Харскин, — найденный компромисс нельзя признать удовлетворительным”. Но другого пока не предвиделось.
Война между Землей и Ригелем велась по очень строгим правилам, согласно которым звездная система считалась нейтральной до тех пор, пока большинство планет с разумной жизнью не принимало ту или иную сторону.
В случае Антареса большинство состояло из одного голоса. Одиннадцать самых разнообразных планет обращались вокруг гигантской красной звезды, но лишь на Фафнире возникла цивилизация. Гнорфы, двуногие гуманоиды, представляли собой классическую форму разумных существ. Земляне вели свой род от обезьянопо-добных предков, древние ригелиане напоминали земных медведей. На Фафнире эволюция пошла другим пу-тем: прямые и бесхвостые, гнорфы тем не менее были ближе к рептилиям. Условия на Фафнире не благотвор-ствовали жизни млекопитающих организмов.
Харскин задумчиво смотрел на обзорный экран, где медленно разрастались кроваво-красные моря Фаф-нира. Он не видел ригелианского звездолета, но понимал, что тот где-то неподалеку, и отметил про себя, что надо сообщить в Управление по разведке о перехвате секретного приказа верховного командования.
Это была странная война, в которой сражение велось с помощью бумаг, а не оружия. Но состязание в си-ле между галактическими цивилизациями давно кануло в Лету: изобретение антиэкранов, впитывающих в себя каждый мегаватт освобожденной энергии с тем, чтобы отразить ее обратно с утроенной интенсивностью, быст-ро положило конец прямым боевым действиям.
И теперь война велась на другом уровне, в экономической сфере. Ригель и Земля старались обойти друг друга в заключении договоров о предоставлении исключительных прав на торговлю с обитателями различных звездных систем. И бесконечность пространства, во всяком случае, достаточная близость к бесконечности, ука-зывала, что дел и тем и другим хватит не на одно тысячелетие.
Харскин пожал плечами. Разведчики с Земли, побывавшие на Фафнире, доложили, что гнорфы не стре-мятся к активному участию в межгалактической жизни. На Ригеле IV обошлись без полета к Антаресу: копия отчета земной разведки обошлась им дешевле.
И вот теперь соперники сошлись лицом к лицу.
— Готовимся к посадке, сэр, — доложил навигатор Доминик. — Будут какие-нибудь указания?
— Да, — кивнул Харскин. — Мы должны сесть на сушу.
Посадка прошла отлично. Звездолет мягко опустился на центральном острове одного из архипелагов, ко-торые главным образом и составляли твердую поверхность Фафнира. Харскин и двенадцать членов экипажа — пятеро остались на Фейсолте вышли из звездолета. Купол им не понадобился: атмосфера Фафнира с некоторой натяжкой годилась для дыхания. В ней содержалось одиннадцать процентов кислорода, восемьдесят шесть азо-та, остальные три приходились на инертные газы, и достаточно простое фильтрующее устройство позволяло задержать лишние азот и аргон и добавить недостающий кислород.
В дыхательных масках, с портативными транслейторами на груди тринадцать землян двинулись в глубь острова. Позади в тусклом свете Антареса поблескивала гладь красного океана.
— А вон и наблюдатель ригелиан! — крикнул Сноллгрен.
— Как обычно, крутятся поблизости и выжидают, — пробурчал Харскин. — Ладно, пусть ждут. Вос-пользуемся тем, что мы вырвались, вперед.
Деревня гнорфов находилась милях в пяти от побережья, но земляне не прошли и двух, как их встретила толпа местных жителей.
Они двигались плотным клином, острие которого было направлено на пришельцев. Неспешность гнор-фов вроде бы свидетельствовала об умеренности их воинского пыла, но все-таки Харскину стало не по себе. Сотня рассвирепевших туземцев могла в мгновение ока расправиться с тринадцатью землянами, захватившими с собой лишь легкое оружие.
Харскин повернулся к Моули, специалисту первого ранга по контактам.
— Выйди вперед. Приблизившись к ним, скажи, что мы имеем дружеские намерения.
Высокий рыжеволосый Моули на мгновение задумался, затем кивнул, проверил, работает ли его транс-лейтор, и, подняв руку, вышел вперед.
— Добрый день! — громко крикнул он. — Мы прибыли с миром.
Гнорфы рассыпались полукругом, глядя прямо перед собой. Харскин, ожидая, пока Маули наладит кон-такт с туземцами, с любопытством разглядывал их.
Невысокие, около пяти с половиной футов, не более, и очень широкие в торсе. Коричнево-шоколадная блестящая чешуйчатая кожа спадает широкими складками. Толстые щупальца попарно торчат по обе стороны лысой головы. Мясистые наросты свисают с челюстей. Глаза Харскин рассмотреть не смог. Они прятались в глубокой тени глазных впадин, окруженных наростами. Не слишком симпатичные ребята.
Три гнорфа выступили из толпы, средний из них сделал на шаг больше соседей. Из его рта вырвались резкие гортанные звуки.
— Чего вы хотите? — перевел их транслейтор.
Моули незамедлительно дал ответ:
— Дружбы. Мира. Взаимного процветания наших миров.
— Откуда вы?
Моули показал на небо.
— Оттуда. Со звезд. Издалека.
Гнорф скептически склонил голову.
— Плыли много дней?
— Много дней, — подтвердил Моули. — Много-много дней.
— Тогда зачем вы пришли к нам?
— Чтобы заложить основы нашей дружбы, — ответил Моули. Соединить ваш мир и наш.
После этих слов гнорф резко повернулся к своим спутникам и начал обсуждать с ними услышанное. Харскин с беспокойством поглядывал на дротики, подрагивающие в руках инопланетян.
Совещание затягивалось. Моули взглянул на Харскина, как бы спрашивая, что делать дальше, но капитан лишь улыбнулся и ободряюще кивнул.
Наконец, гнорфы пришли к какому-то решению, и их предводитель вновь обернулся к землянам.
— Мы думаем, что вам следует покинуть нас, — объявил он. — Уходите. Не медля.
В практике Моули такой случай выдался впервые. Он несколько раз открыл и закрыл рот, не произнеся ни слова. Гнорфы повернулись к ним спинами и направились к деревне.
На этом и закончился первый контакт. Землянам не осталось ничего другого, как вернуться на “Пек-кэбл”.
— Да, придется проявить предельную осторожность, — сказал Харскин. — Как там ригелиане?
— Они сели в восьми милях отсюда, — ответил Сноллгрен.
— Г-м-м. Значит, им идти до деревни дольше, чем нам, Харскин потер виски. — Гнорфы явно не выка-зывают радости по поводу подписания договора с нами, это уж точно. Главное для нас — не перегнуть палку, а то они разозлятся и подпишут договор с Ригелем.
— Я в этом сомневаюсь, — вмешался социолог Янг. — Похоже, они не хотят иметь дела ни с нами, ни с ними, Они сохраняют нейтралитет и не стремятся менять свой статус.
— Такого еще не бывало, — покачал головой Харскин. — Ни одна из известных нам планет не придер-живалась изоляционистской политики. Что же нам делать? Собирать вещички и улетать?
Садилось голубое солнце. Антарес все еще парил над горизонтом, бесформенная светло-красная клякса, распластавшаяся на полнебосклона.
— Следует послать человека, чтобы следить за ригелианами. Пойдешь ты, Арчер.
Арчер встал.
— Есть, сэр.
— Не спускай с них глаз, наблюдай за их встречей с гнорфами и прими все меры, чтобы они тебя не за-метили, — тут капитана осенило. — Ллойд?
— Да, сэр?
— Скорее всего, ригелиане следят за нами. Ты у нас контрразведчик — тебе и карты в руки. Осмотри ок-рестности и постарайся найти шпиона.
Арчер и Ллойд ушли. Харскин повернулся к социологу.
— Янг, должен же быть какой-нибудь способ заставить гнорфов принять ту или иную сторону?!
— Наверняка. Но прежде, чем я смогу чем-то помочь, мне нужно еще кое в чем разобраться.
Харскин кивнул.
— Мы снова пойдем к гнорфам, но после возвращения Арчера, когда будем знать о действиях ригелиан. Будем учиться на их ошибках.
Антарес опустился до самой нижней точки, когда над горизонтом виднелась лишь четверть его гигант-ского диска. Голубое солнце поползло к зениту. И тут тишину Фафнира разорвал оглушительный взрыв.
Члены экипажа “Пеккэбла” мгновенно проснулись, во всяком случае, те из восьмерых, кто спал. Двое несли вахту, Харскин размышлял в своей рубке, а Арчер и Ллойд все еще находились на задании.
Почти одновременно со взрывом застрекотал сигнал тревоги: кто-то хотел войти в звездолет. И тут же на связь вышел наблюдатель первого ранга Сноллгрен, в возбуждении он выкрикивал какую-то бессмыслицу.
Харскин включил общую связь.
— Прекратить! Тихо! Молчать! — крикнул он и, когда наступила тишина, добавил. — Клайд, посмотри, кто там в воздушном шлюзе. Сноллгрен, успокойся и доложи, что ты видел.
— Это был ригелианский корабль, сэр! — воскликнул наблюдатель. — Они только что улетели. Мы слышали рев их двигателей.
— Ты в этом уверен?
— Абсолютно. Они улетели в страшной спешке. Я заметил их, когда они уже выходили на орбиту.
— Ясно. Клайд, что там со шлюзом?
— Это Ллойд, сэр. Он вернулся и привел с собой пленного.
— Пленного? Какого черта… Ну ладно, пусть оба идут сюда.
Затем пришла очередь радиста Клейристенфилда.
— Сэр, сообщение с базы на Фейсолте. Они подтверждают взлет звездолета с Фафнира. Они думали, что это мы.
— Передай этим идиотам, что они ошиблись! — рявкнул Харскин. — И пусть они не спускают глаз с ри-гелианского корабля. Вероятно, он вернется на Фейсолт.
Звякнул дверной сигнал, Харскин нажал кнопку “открыть”, дверь скользнула в стену, появился Ллойд в бластером в руке, держа на мушке рассерженного ригелианина.
— Где ты его нашел? — спросил Харскин.
— Болтался возле звездолета, — ответил бледный и взволнованный Ллойд. — Я патрулировал окру-жающую территорию, когда раздался страшный грохот. Подняв голову, я увидел набирающий высоту ригели-анский корабль. Тут из кустов вываливается этот тип и начинает костить всех и вся по-ригелиански. Он не за-метил меня, пока я не поднес бластер к его носу.
Харскин взглянул на ригелианина.
— Твое имя и должность?
— Триста–Девяносто–Седьмой–Неукротимый, — ответил огромный детина ростом в семь футов, весь заросший жесткими черными волосами. Его тело перетягивала светло-желтая кожаная портупея. Глаза риге-лианина блестели холодным огнем. Видно было, что он очень рассержен. — Разведчик первого класса.
— Тогда ясно, как ты оказался возле нашего звездолета, Триста–Девяносто–Седьмой–Неукротимый, — продолжил Харскин. Что ты можешь сказать о столь поспешном взлете вашего корабля?
— Ничего. Я узнал, что они взлетели, когда увидел их в воздухе. Они бросили меня! Они оставили меня здесь! — ригелианин перешел с галактического языка на родной и, судя по всему, проклинал всех улетевших, а также их дальних и ближних родственников.
— Оставили тебя здесь? — в изумлении повторил Харскин. Должно быть, что-то заставило их улететь столь поспешно, он повернулся к Ллойду. — Отведи пленного на гауптвахту. Затем возьми двух человек и от-правляйся на поиски Арчера. Я хочу знать, почему ригелиане убрались отсюда так быстро, что не успели за-брать своего шпиона.
Однако искать Арчера не пришлось. Не прошло и часа после прихода Ллойда, как он вернулся на “Пек-кэбл”, запыхавшись от быстрого бега. Ему потребовалось еще пять минут, чтобы отдышаться, а затем связно доложить о случившемся.
— Я пошел прямо к ригелианскому звездолету. Они собрались у трапа, а я затаился в кустах. Когда они двинулись к деревне гнорфов, я последовал за ними.
— Тебе пытались помешать? — спросил Харскин.
— Да, сэр, — Арчер потупился и переступил с ноги на ногу. — Я его убил.
Харскин кивнул.
— Продолжай.
— Они дошли до деревни. Я держался ярдах в тридцати сзади и, включив транслейтор, мог слышать их разговор.
— Ты вел себя неосмотрительно, — отметил Харскин, — но, похоже, не мог поступить иначе. А если б кто-то из оставшихся на корабле следил за выбросами энергии? Но, вероятно, им было не до того. Что случи-лось в деревне?
— Они представились, затем началось, как обычно, о дружбе, мире и прочем. Потом они принялись вы-кладывать подарки. Капитан Четырнадцатый–Бессмертный сказал, что подарки скрепят дружбу Ригеля и Фаф-нира… Естественно, он назвал Фафнир иначе. Они раздавали зеркала, маломощные генераторы силового поля, разные безделушки. Гнорфы все брали и складывали в кучу. Ригелиане доставали все новые и новые подарки, куча росла. Наконец, капитан Четырнадцатый–Бессмертный сказал, что на сегодня достаточно, и начал объяс-нять суть предлагаемого договора. Один из гнорфов выступил вперед и указал на кучу подарков.
— Вы перестали отдавать вещи? — сердитым, даже обиженным тоном спросил он.
Четырнадцатый–Бессмертный замялся, но ответил, то остальные подарки будут переданы после подпи-сания договора. Тут все и началось.
— В каком смысле?
— Все произошло так быстро, то я не заметил никакого сигнала, — продолжил Арчер. — Но все гнорфы вдруг затрясли дротиками, заорали и кто-то из них бросил дротик в ригелиан. У них было лишь легкое оружие, и они стояли слишком близко к гнорфам. Началась настоящая резня. Спаслась лишь половина ригелиан, вклю-чая капитана Четырнадцатого–Бессмертного. Я не выходил из кустов, пока гнорфы не вернулись в деревню. Затем помчался к звездолету.
Харскин взглянул на социолога Янга.
— Ну? Что ты на это скажешь?
— Очевидно, это очень алчный народ, — ответил социолог. — Ригелиане допустили ошибку, поскупив-шись на подарки. Я бы рекомендовал подождать до утра, самим пойти в деревню и обо всем договориться. С отлетом ригелиан дорога нам открыта, и планета будет нашей, если мы проявим достаточную щедрость.
— Мне бы твою уверенность, — задумчиво ответил Харскин.
— Эти ригелиане ничуть не глупее любого из нас. Мы пойдем в деревню хорошо вооруженными.
Деревня гнорфов, широкий полукруг соломенных хижин, стояла на заросшем мхом болоте. Когда земля-не подошли к ней, и Антарес, и его голубой спутник поднялись над горизонтом, а Фейсолт исчез в свете ги-гантской красной звезды.
Харскин взял с собой шестерых: Янга, Лифмана, Моули, Рамоса и Карвера. Еще шестеро остались на борту, готовя “Пеккэбл” к немедленному взлету.
Сваленные в кучу дары ригелиан, разбитые и поломанные, валялись посреди деревни. Тут же были и обезображенные тела убитых. Харскина передернуло. Эти гнорфы оказались хладнокровными не только биоло-гически!
Обитатели деревни выходили из хижин и направлялись навстречу землянам. В смешанном красно-голубом свете двух солнц, одного, гигантского и тусклого, другого, крошечного, но столь же тусклого, непро-ницаемые, покрытые чешуей лица выглядели угрожающе.
— Что вам здесь нужно, незнакомцы? — спросил предводитель.
— Мы пришли поблагодарить вас, — ответил Моули, — за то, что вы убили наших врагов, покрытых волосами, — он нарочно сделал упор на различие между людьми и ригелианами. — Они приходили сюда про-шлой ночью, принесли жалкие подарки. Они наши враги. Мы, представители Земли, предлагаем вам мир и доб-рые отношения.
Гнорфы уставились на жмущихся друг к другу землян. Каждый из посланцев держал в руках мощный па¬ра¬лизатор, весьма эффективное, хотя и не смертоносное оружие ближнего боя. В случае нападения они могли дать отпор гнорфам.
— Чего же вы хотите? — повторил их предводитель, едва сдерживая нетерпение.
— Мы хотим подписать договор между нашими планетами, ответил Моули. — Договор о вечной друж-бе, верности и сотрудничестве.
Где-то вдалеке заревело неведомое чудовище. “Как не вовремя”, — подумал Харскин.
— Дружба? Сотрудничество? — повторил гнорф. Подрагивание челюстных наростов свидетельствовало, что ему трудно осознать эти понятия.
— Да, — кивнул Моули. — И в знак нашей дружбы мы принесли вам подарки, не ту ерунду, что пыта-лись всучить вам наши враги, а дары несравненно более ценные, которые станут частью того богатства, что вы получите по подписании договора.
По знаку Каренина земляне начали выкладывать принесенные подарки: миниатюрные видеокамеры, охотничьи детекторы, десятки других удивительных устройств, которыми они надеялись поразить гнорфов.
Но их постигла участь ригелиан.
Харскин был наготове и, едва увидев дротики, замелькавшие в рядах гнорфов, пустил в ход парализатор.
Его луч смел первый ряд гнорфов — они свалились. Остальные угрожающе загудели, но двинулись впе-ред.
Всем семерым землянам пришлось взяться за оружие. Парализованные гнорфы падали и падали, но из хижин появлялись все новые туземцы. Земляне почувствовали, что не выдержат натиска, и решили вернуться к кораблю.
Отступление было долгим и опасным: над головами то и дело свистели дротики.
Корабль находился за четверть миллиона миль от Фейсолта, когда радист Клейристенфилд доложил, что на связи Четырнадцатый–Бессмертный.
— Мы видим, что вам тоже пришлось улететь, — начал ригелианин, когда Харскин взял трубку перего-ворного аппарата. Вероятно, вас постигла та же неудача, что и нас.
— Не совсем, — возразил Харскин. — По крайней мере мы обошлись без потерь. В деревне я насчитал шестерых убитых ригелиан. Не считая шпиона, которого вы послали следить за нами. Он у нас на гауптвахте.
— Ага. А я — то гадал, что с ним стало. Ну что, Харскин, объявляем Фафнир нейтральной планетой и улетаем? Итог нашей неожиданной встречи оказался весьма неутешительным.
— Целиком с вами согласен. Мы оставили там подарков почти на пятьдесят тысяч.
— Вы, земляне, слишком расточительны, — ответил ригелианин. — Наши не стоили и половины.
— Что было, то прошло, — отрезал Харскин. — Всего вам наилучшего, Четырнадцатый–Бессмертный.
— Одну минутку! Вы согласны на взаимный отказ от Фафнира?
— Не уверен, — ответил Харскин и отключил связь.
После посадки на Фейсолт Харскин срочно собрал команду на совещание. Разговор с Четырнадцатым–Бессмертным навел его на интересную мысль.
— Дары ригелиан стоили двадцать пять тысяч кредиток, и гнорфы с позором выдворили их. Наши по-дарки были вдвое дороже, и, судя по рассказу Арчера о приеме, оказанном ригелианам, нас выгнали вдвое бы-стрее. Янг, ты можешь что-нибудь сказать?
Социолог потер лоб.
— Общая картина все еще не ясна, сэр.
— Я с тобой не согласен, — Харскин переплел пальцы рук.
— Вот какое сложилось у меня впечатление: степень возмущения гнорфов находится в прямой зависи-мости от стоимости предложенных им подарков. Логично?
Янг кивнул.
— Скажи мне, — продолжил Харскин, — что произойдет, когда изолированную от галактики цивилиза-цию потомков рептилий посетят теплокровные инопланетяне, с тем чтобы заключить договор о дружбе, и предложат плату за него? Как отреагируют местные жители, Янг?
— Я вас понял. Предложение инопланетян их глубоко оскорбило. Мы обошлись с ними слишком бесце-ремонно.
— Более того, принятие подарков накладывало на них определенные обязательства. Своими дарами мы покупали договор. И, очевидно, в их представлении, подписав договор, они остались бы у нас в долгу. Их это не устраивало, и они нас прогнали. А теперь, — продолжал Харскин, — если мы поменяемся местами, если мы покажем, что чем-то обязаны им, и будем просить их подписать договор вместо того, чтобы покупать подпись под ним, возможно, мы дадим гнорфам шанс не унизить себя в собственных глазах, — он повернулся к Рамосу, военному атташе.
— Рамос, как по-твоему, стоит сотрудничество с планетной системой одного звездолета?
— Э…?
— Если возникнет необходимость пожертвовать нашим кораблем ради союза взаимодействия с системой Антареса, будет ли это стратегически оправданно?
— Полагаю, что да, — осторожно ответил Рамос.
Харскин смахнул со лба капли пота.
— Отлично. Моули, ты, я и навигатор Доминик поведем “Пеккэбл” в его последний полет. Клейристен-филд, установи подпространственный передатчик в мой скафандр и позаботься о том, чтобы он мне не мешал. Сноллгрен, продолжай наблюдение и докладывай мне обо всех действиях ригелиан.
Затем он повернулся к навигатору.
— Доминик, нам предстоит рассчитать очень сложную орбиту.
Антарес опускался к горизонту, частично затмив голубое солнце. “Пеккэбл” с ревом ворвался в атмосфе-ру Фафнира, оставляя за собой два дымовых шлейфа.
Троих землян вдавило в противоперегрузочные кресла. Ускорение приближалось к предельно допусти-мому. Внизу, готовясь встретить звездолет, простирался Фафнир.
Спина у Харскина взмокла от пота. Слишком многое могло сложиться не так.
Ошибись они на доли градуса… и врежутся прямо в болота.
Если факел маршевого двигателя повредит сопла стабилизации, удар о поверхность Фафнира станет смертельным.
Воздушный шлюз может не открыться.
Гнорфы поведут себя не так, как он рассчитывал.
Это, корил он себя, безумная авантюра.
Звездолет внезапно задрожал — заработали сопла стабилизации. “Пеккэбл” на десятые доли секунды за-вис в воздухе, затем заскользил вниз.
Он вошел в кроваво-красный океан носом вперед. Харскин поспешно выбрался из противоперегрузочно-го кресла и надел скафандр. Теперь, успел подумать он, если они правильно рассчитали плавучесть…
В воздушном шлюзе Харскина уже ждали. Он помахал Моули и Доминику рукой и направился в пере-ходной отсек. Открылся люк, жидкость с ревом устремилась в звездолет. Харскин шагнул ей навстречу, от-толкнулся от пола и вынырнул на поверхность океана. Вскоре над поверхностью показались головы Моули и Доминика.
Харскин обернулся. От “Пеккэбла” остались лишь сопла маршевого двигателя да кончики могучих крыльев. Ярко-красную поверхность затянула маслянистая пленка. Звездолет быстро шел ко дну.
— Смотрите туда! — раздался крик Моули.
К ним приближалось нечто, напоминающее маленький остров с высоко торчащей над ним головой; ог-ромное существо с тонкой ящероподобной шеей и украшенной гребнем головой, покрытой мясистыми нарос-тами, походило на черепаху. А в седле на широкой спине этой фафнирской черепахи сидели три гнорфа, они с любопытством поглядывали на барахтавшихся, закованных в скафандры землян.
Спасательная экспедиция подоспела вовремя.
— Помогите! — закричал Харскин. — Спасите нас! Спасите нас, и мы будем у вас в вечном долгу!
Он надеялся, что транслейтер сможет донести до гнорфов не только смысл слов, но и интонацию, соот-ветствующую их бедственному положению.
СВЕРХСВЕРХСРОЧНО 03–16–2952 АБС ХПФ ЭКС. КОРПУС СИСТЕМЫ АНТАРЕС ВЕРХОВНОМУ КОМАНДОВАНИЮ ЗЕМЛИ:
ИЗВЕЩАЕМ О СОГЛАСИИ СИСТЕМЫ АНТАРЕСА НА СОТРУДНИЧЕСТВО С ЗЕМЛЕЙ. ПРИСУТ-СТВУЮЩИЕ ЗДЕСЬ РИГЕЛИАНЕ ПРИЗНАЛИ ДЕЙСТВИТЕЛЬНЫМ НАШ ДОГОВОР С ОБИТАТЕЛЯМИ ЕДИНСТВЕННОЙ НАСЕЛЕННОЙ ПЛАНЕТОЙ СИСТЕМЫ АНТАРЕСА. ВСЕ ЗДОРОВЫ, ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ПОТЕРЬ НЕТ. ЗВЕЗДОЛЕТ “ПЕККЭБЛ” ПОГИБ В РЕЗУЛЬТАТЕ АВАРИИ. ПЯТНАДЦАТЬ ЧЛЕНОВ ЭКИ-ПАЖА И ОДИН ПЛЕННИК-РИГЕЛИАНИН ЖИВУТ ПОД КУПОЛОМ СОЗДАННОЙ НА ФЕЙСОЛТЕ БАЗЫ. ТРОЕ — НА ФАФНИРЕ. ПОЖАЛУЙСТА, КАК МОЖНО БЫСТРЕЕ, ПРИШЛИТЕ СПАСАТЕЛЬНЫЙ КО-РАБЛЬ, ИБО В НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ МЫ НАХОДИМСЯ НА ПОЛОЖЕНИИ РАБОВ.
С НАИЛУЧШИМИ ПОЖЕЛАНИЯМИ, ХАРСКИН.
Роберт Силверберг |
| | |
|
| На халяву Вам позитивки никто... Невеста Пaлачa 08:25:00 |
 | На халяву Вам позитивки никто раздавать не будет. Бесплатный сыр только в мышеловке. И просить за что-то заплатить я Вас тоже не буду. Советую прочитать полностью. Пусть написано много, но это Вам же потом пойдет в карман. Вы часто сидите в Интернете? Сколько в среднем часов в день? 3-4 часа есть? Вот и я так же. Только Вы за это копейку в карман не получаете, а я за месяц такого «сидения» зарабатываю до 100 рублей, при этом не сильно отвлекаюсь от обычных моих занятий. Я могу проверять почту, смотреть кино и общаться с друзьями, параллельно зарабатывая свою копейку за пару кликов мышью. Вот как это выглядит. Я сажусь за комп и захожу на сайт кликеров, где меня уже ждут несколько оплачиваемых писем и ссылок для серфинга, а так же множество заданий стоимостью от 20 копеек до 200 рублей (задания я выполняю редко, и без того нормально зарабатываю.) Я открываю письмо, внизу его есть контрольный вопрос и три варианта ответа, правильный ответ кроется в тексте письма, жму на правильный ответ и попадаю на сайт с таймером внизу (на таймере может стоят любое время от 15 до 60 секунд). Пока таймер отсчитывает время от общаюсь с друзьями или ищу хороший фильм на вечер. Возвращаюсь на сайт с таймером, когда время выйдет вам предоставят не сложную задачку (8-7; 4+4 или такого типа), жмем на правильный ответ и получаем свои копейки. С серфингом еще легче. Там не надо ничего читать и отвечать на контрольный вопрос, просто кликнуть мышкой и дождаться окончания таймера. И это ссылки и письма приходят каждый день. Каждый день у тебя есть возможность заработать от 1 рубля до 5 рублей в день (зависит от того, как часто ты заходишь в инет и как давно ты на сайте.) Сайт работает с рублевыми кошельками Web Money (у кого нет, не проблема зарегистрироваться и получить его). Как только заработаете минимум 2 рубля можете сразу вывести деньги на свой кошелек Web Money. А что касается позитивок – у Монашева с Web Money такое же соглашение как с кошельками Яндекс. То есть: закидываешь на Беон 30 рублей и получаешь 60 позитивок. Но, что приятно, Web Money не дерет за перевод денег такие проценты как Яндекс. К примеру: Что бы получить те же 60 позитивок с Яндекса, придется заплатить 33,31 рублей. А с Web Money 30,60 рублей. Чувствуете разницу? Мелочь, а приятно. Сейчас я зарабатываю таким образом 100 рублей в месяц, но когда я только начинала у меня выходило не больше 60 рублей. Чем дольше Вы находитесь на проекте, тем больше Вам присылают ссылок и писем, и тем больше Вы будете зарабатывать в дальнейшем. Конечно есть у этого сайта минус: если Вы в течений месяца не прочитали ни одного письма или не прошли ни по одной из присланных Вам ссылок, ваш аккаунт блокируется вместе с теми деньгами, что Вы не вывели из него. В серфинге и оплачиваемых письмах нельзя открывать более одного сайта одновременно. То есть, ждете пока таймер на одном сайте истечет, решаете задачку и только потом открываете новую ссылку. http://www.seosprint.net/?ref=8060174 - это сайт. «Инструкция» - Для работы у Вас должен быть кошелек WMR на Web Money. Если Вы там не зарегистрированы, сделать это проще простого. Нужен будет сотовый телефон (на него вышлют проверочный код, это бесплатно) и почта. Зарегистрироваться на Web Money можно тут: http://www.webmoney.ru/ После регистрации Вам на мыло придет письмо с WMID – нужная вещь, лучше сохранить. Авторизуйтесь на Web Money и увидите надпись «Кошельки нет, но можно создать», Жмете на нее и создаете кошелек WMR. Номер кошелька тоже надо будет записать или скопировать. (номер кошелька выглядит так: R************ - где * это цифры). - Пройти по ссылке на сайт онлайн-заработка (смотрите мои ссылки) и зарегистрироваться. Поле «Имя» вводите обдуманно, потому что его потом не изменить. В поле "ID вашего реферера" вводите 8060174. На почту Вам пришлют письмо с Логином, Паролем и Пин-кодом. (Пин-код Вам нужен будет каждый раз когда будете выводить деньги, так что сохраните его). На сайте онлайн-заработка жмете «Войти» и вводите Логин и Пароль которые Вам дали в письме. В правом верхнем углу будет надпись «Авторизовать аккаунт», жмете на нее. (Без авторизаций и статуса «Рабочий» Вы не сможете получить заработанные деньги). Вписываете в поле Ваш номер сотового телефона (на него вышлют проверочный код, это бесплатно). После активации аккаунта, там же в правом верхнем углу, жмете на надпись «Статус Прохожий» и меняете статус на «Рабочий». Поменять статус так же бесплатно, надо будет заполнить поля своих данных: женат\замуж, есть ли дети, учишься\работаешь и т.д. Главное в Личных данных правильно вписать WMID и номер WMR кошелька. Внизу страницы вбейте свой Пин-код и жмите сохранить.
- В разделе «Заработать» есть 4 отдела «Серфинг сайтов, Чтение писем, Прохождение тестов и Выполнение заданий». Для начала советую Вам пройти все ссылки в Серфинге и прочитать Письма – это самые легкие и не требующие Вашего внимания способы заработка.
- Заработали 2 рубля – а это можно сделать за день – и жмем в меню «Получить деньги». Выбираем Web Money и вводим свой Пин-код. Все! Деньги у Вас в кошельке.
Почему я рассказываю вам всё это? Потому что за вашу регистрацию и когда вам будут потихоньку капать денюшки, мне тоже идёт бонус, т.е. выгодно не только вам, но и мне.
Желаю удачи!!!
КТО РЕГИСТРИРУЕТСЯ, ОТПИШИТЕСЬ ЗДЕСЬ И ДАЙТЕ СВОЙ ID!!! |
| | |
| четверг, 15 ноября 2018 г. |
|
| Наследственность СMЕPTЬ в сообществе 10:46:17 |
| Доктор Стефанссон ласково погладил лежавшую на столе толстую пачку отпечатанных на машинке листов бумаги.
— Все здесь, Харви, двадцать пять лет работы.
Профессор Харви, отличавшийся спокойным характером, невозмутимо попыхивал трубкой.
— Твоя часть работы завершена. Теперь все зависит от самих близнецов.
После непродолжительных размышлений доктор Стефанссон с беспокойством зашевелился.
— Ты собираешься сообщить новости Аллену?
Собеседник кивнул.
— Нужно сделать это до того, как мы попадем на Марс, чем раньше, тем лучше.
Подробнее… Он помолчал и добавил напряженным голосом:
— Интересно, что чувствует человек, когда через двадцать пять лет узнает, что у него есть брат-близнец, которого он никогда не видел. Вероятно, сильнейшее потрясение.
— А как Джордж воспринял известие?
— Сначала не поверил, и я его не виню. Марки пришлось поработать, чтобы убедить его в том, что это не розыгрыш. Думаю, мне предстоит хорошо потрудиться с Аленом. — Он выбил остаток табака из трубки и покачал головой.
— А я уже склонялся к тому, чтобы отправиться на Марс и увидеть, как они встретятся, — задумчиво заметил доктор Стефанссон.
— Не вздумай так поступить, Стеф. Эксперимент длился очень долго и значит слишком много, чтобы ты сорвал его таким дурацким поступком.
— Знаю, знаю! Наследственность против окружающей среды. Может быть наконец мы получим определенный ответ. — Он словно разговаривал сам с собой, повторяя старую, хорошо известную формулу. — Два идентичных близнеца, разделенные после рождения, один воспитывался на старой цивилизованной Земле, второй — на почти не исследованном Ганимеде. Потом, в двадцать пятый день рождения, они впервые в жизни встречаются на Марсе. О мой бог. Жаль, Картер не дожил до этого момента. Они — его дети. Очень жаль, но мы живы, как и близнецы. Если доведем эксперимент до конца, это станет заслуженной данью уважения выдающемуся ученому.
Впервые увидев марсианский филиал корпорации «Медисинал продактс, инк.», невозможно понять, что он окружен безжизненной пустыней. Не видны огромные пещеры, в которых разводились марсианские грибы, занимавшие огромные цветущие поля. Не видна даже замысловатая система транспортировки, соединявшая квадратные мили полей с центральным корпусом. Все спрятано — система ирригации, очистители воздуха, сливные трубы.
Можно увидеть только приземистое здание из красного кирпича и марсианскую пустыню, ржавую и безжизненную, потянувшуюся до самого горизонта.
Именно это увидел Джордж Картер, прилетев сюда на ракетном такси, но, по крайней мере, его вид не обманул. Было бы странно, если б это произошло, потому что каждая фаза его жизни на Ганимеде была направлена на то, чтобы в итоге стать генеральным директором именно этого концерна. Он знал каждый квадратный дюйм пещер так хорошо, словно родился и вырос там. Он сидел в крохотном кабинете Лемюэла Харви, и лишь тень беспокойства появилась на абсолютно безмятежном лице. Он поймал взглядом ледяных голубых глаз взгляд профессора Харви.
— Этот мой брат-близнец. Он скоро здесь появится?
Профессор Харви кивнул.
— С минуты на минуту.
Джордж Картер поменял положение ног. Его взгляд был почти мечтательным.
— Как вы думаете, он похож на меня?
— Конечно. Вы однояйцовые близнецы.
— Гм! Тогда, конечно. Жаль, что мы не жили вместе здесь, на Ганни! — Он нахмурился. — Он прожил на Земле всю свою жизнь, да?
Выражение любопытства появилось на лице профессора Харви.
— Ты испытываешь неприязнь к землянам? — быстро спросил он.
— Не совсем, — услышал такой же быстрый ответ. — Просто земляне — неженки. По крайней мере, те, кого я знаю.
Харви едва подавил улыбку, и разговор постепенно зачах.
Звонок в дверь вывел Харви из состояния задумчивости, а Джорджа Картера заставил вскочить с кресла. Профессор нажал кнопку на столе, и дверь открылась. Стоявшая на пороге фигура вошла в комнату и остановилась. Братья-близнецы впервые в жизни встретились лицом к лицу. Воцарилась напряженная, мертвая тишина. Профессор Харви откинулся на спинку кресла, сложил пальцы вместе и стал внимательно наблюдать.
Двое, вытянувшись во весь рост и замерев, стояли на расстоянии футов десяти, и ни один не пытался его уменьшить. Они были странно не похожи друг на друга, странно потому, что были так похож | |
